О люди, люди с номерами,
Вы были люди, не рабы.
Вы были выше и упрямей
Своей трагической судьбы!

Анатолий Жигулин

С Анной Васильевной Крикун я впервые познакомилась в школе. Ее пригласили на мероприятие в наш школьный краеведческий музей 30 октября 2010 года. Мы, учащиеся и учителя двух школ, вместе с ней отмечали День памяти жертв политических репрессий. Потом были еще встречи. С этой пожилой женщиной хотят встретиться многие – ведь это «живая история». Людей, прошедших молох политических репрессий, в моем родном городе, известном в мире, как один из самых страшных островов ГУЛАГа, осталось считанные единицы. Поэтому и едут к ней гости: журналисты, корреспонденты, писатели и артисты, чтобы прикоснуться к той страшной истории, запомнить, впитать и передать будущим поколениям. И Анна Васильевна рассказывает, я слушала, записывала и поражалась – а как такое вообще могло быть в моей стране? Неужели все это правда? Сколько может вынести человек? И чем это измерить? По возрасту Анна Васильевна годится мне в прабабушки. Получается, я уже четвертое поколение, которого, к счастью, не коснулись репрессии, но история развивается по спирали. И я не хочу, чтобы мое поколение, поколение моих детей и внуков пережило несправедливость, какую пережила эта женщина.

Корни

У каждого человека есть свои корни, и Анна Васильевна хорошо помнит о своих предках: Один ее дед, Крикун Георгий Георгиевич, - донской казак. Бабушка - украинка, полтавчанка. Дед воевал в Болгарии, с турками, когда ее освобождали, сражался на Шипке. В той войне они с братом остались живы и, демобилизовавшись из армии, на Дон уже не вернулись, а поехали на Украину, это местечко в 37 километрах от станции Гребенка. Решили завести свое хозяйство. В этом местечке, которое называлось Яблоново, они взяли в аренду, а позже купили сначала немного земли и занялись работой. Братьям сразу повезло, урожаи были хорошие, продали первый урожай очень выгодно, на следующий год увеличили свой доход, и так они несколько лет подряд сообща вели хозяйство, потом разделились. Причиной этому была женитьба. У деда Георгия было два сына – близнецы (один – отец Анны - Василий Георгиевич и его брат - Марк Георгиевич) и две дочери - Мария и Евдокия. Умер Георгий Георгиевич до революции, наверное, только поэтому не попал под раскулачивание, которое началось при советской власти, так как оставил после себя большое хозяйство и 410 десятин земли.

Василий Георгиевич закончил в Полтаве коммерческое училище. И когда его призвали в армию, он попал служить в Севастополь, и, так как у него коммерческое образование, его направили в торговый флот. Он служил в отделе приема и отправки грузов, где познакомился с Марией Александровной – мамой моей героини.

Они поженились, и в 1922 году у них родилась дочь, которую назвали Анной. А в 1924 году Василия Георгиевича забрали красные и расстреляли. Анна Васильевна, как только началась реабилитация в стране, начала разыскивать следы отца. Вот ее рассказ:

« Как мне прокуратура СССР ответила: "За давностью времени и военных действий документов не сохранилось. Была передача по телевизору, что под Севастополем есть совхоз - так называемая Максимова дача (ее по старинке так называли). Начали на этом месте стройку, стали копать и отрыли огромное количество трупов. Вот я и подумала: не там ли мой папаша, не в этой ли Максимовой даче был расстрелян, не там ли его могила?».

Мама Анны Васильевны в 1928 году вышла замуж еще раз, за морского офицера – механика Сигизмунда Францевича Василькевича. По национальности он был полулитовец – полуполяк, родом из Шауляя. Он закончил военно – инженерное училище в Петербурге, служил на яхте «Полярная звезда» вдовствующей императрицы Марии Федоровны. В 1905 году участвовал в Цусимском сражении, был ранен. По всей вероятности, Сигизмунд Василькевич был геройским офицером, потому что за мужество его наградили орденами « Святого Владимиром с мечами», «Святой Анны» и «Святого Святослава». Был он дружен с Новиковым – Прибоем, который писал книгу «Цусима» и в начале 1930-х годов гостил у Василькевича. Сигизмунд Францевич был демобилизован с флота, где прослужил двадцать пять лет, в звании штабс – капитана. После окончания службы работал в гражданском строительстве. Но его снова пригласили в Управление военного порта руководить ремонтными мастерскими, в которых он проработал до 25 октября 1937 года. В этот день его арестовали.

В документах, которые, Анна Васильевна получила по запросу (это свидетельство о смерти) написано, что он умер 27 ноября 1937 года. То есть через месяц и два дня после ареста. В диагнозе значится, что С.Ф. Василькевич умер в тюрьме от сердечной недостаточности, как это тогда случалось со многими. Что же погубило его? Конечно, достаточно было и происхождения. Но Анна Васильевна считает, что отчим погиб из-за зависти. У него были золотые руки и светлая голова, и в серьезных случаях, когда нужно было ликвидировать аварию, звали С.Ф. Василькевича. Недалеко от Севастополя, на Холодной речке, была дача Сталина. Там что – то дважды барахлило на электростанции, и оба раза Василькевич исправлял неполадки. Власть была довольна его работой – от Сталина он получал благодарности, а от начальства – премии. Отсюда и зависть, и донос, ставший причиной ареста.

Прадед Анны Васильевны коренной севастополец – Василий Яковлевич Колесников - участник войны 1853 – 1855 годов с Антантой. Прабабушка Екатерина Зайцева. Работали всю жизнь на земле, которую арендовали и засаживали овощами. Поставляли свою продукцию на флот и продавали на рынке. Было у них три дочери: Мария, Анна (бабушка А.В. Крикун) и Софья. И сын Роман. Прадед Василий Яковлевич был специалист по вооружению. И держал свои мастерские. Он отслужил воинскую службу в артиллерии, его оставляли работать в армии, но он не захотел на казенной службе работать. Во дворе своего дома организовал большие мастерские, в них работали рабочие. Официально предприятие деда называлось так: слесарно-кузнечно-водопроводные мастерские. Но основная работа была по ремонту артиллерийского оружия, которого в Севастополе было достаточно много. Вокруг города стояли артиллерийские батареи. У прадеда было три брата: Федот, Матвей и Павел, один был старшим мастером плавучей мастерской "Стандарт" на Черноморском флоте, а другие два тоже были мастерами оружейниками. Был Василий Яковлевич членом ремесленной управы и председателем отдела опеки и попечительства семей ремесленников, оставшихся сиротами. Он умер в 1914 году от рака желудка.

Бабушка - Анна Васильевна (ее звали так же, как мою героиню) родилась в 1866 году. Окончила частную женскую гимназию госпожи Охновской, поэтому и владела в совершенстве французским языком. Вышла замуж за Усатенко Александра Трифоновича. В 1893 году у них родилась дочь Мария – мама Анны Васильевны Крикун. Бабушка жила в семье дочери, помогала воспитывать внучку Аню. Была очень религиозна, в вере воспитывала и девочку. Пока в Севастополе были открыты церкви, они ходили туда на все праздники.

Я хочу еще раз вернуться к судьбе матери Анны Васильевны. С Василием Георгиевичем Крикун у Марии Александровны был уже второй брак, а первый был с Брянцевым Борисом Николаевичем, он служил адъютантом главнокомандующего Черноморским флотом барона Врангеля. У них родился сын Леонид, и жили они счастливо, но коррективы в их жизнь внес октябрьский переворот в России в 1917 году. И в годы гражданской войны Борис Брянцев эмигрировал из России вместе с сыном. Должна была уехать вместе с ними и Мария Александровна, но в том хаосе, который творился в Черноморских портах, когда белогвардейские армии бежали из России, она по злому року не смогла сесть на корабль к своему мужу и осталась в Севастополе. В первый год Великой Отечественной войны Мария Александровна каким – то чудом нашла первого мужа. Он жил в Швейцарии и настойчиво звал Марию вместе с бабушкой и дочкой перебраться к нему за границу, обещал помощь во всем, но бабушка, а глядя на нее и внучка, наотрез отказались переезжать. И государство следующим образом распорядилось их жизнью и судьбой.

С 25 октября 1937 года Анна Васильевна с мамой и бабушкой после ареста Василькевича остались одни, без мужской опоры.

Изгнание из Севастополя

14 августа 1939 года Анне ее маме и бабушке было велено в десятидневный срок покинуть город Севастополь и его пределы, как семье политического заключенного. Севастополь тогда был закрытым пограничным городом, для жизни там нужна была спецпрописка – вот ее – то им и ликвидировали. Аня не успела закончить десятый класс. А ведь после его окончания она собиралась поступать в лучший гуманитарный вуз Советского Союза, московский ИФЛИ, на исторический факультет.Для этого и немецкий язык изучала и с репетиром занималась. Учителем быть не хотела, хотела заниматься настоящей историей, в архивах где - нибудь копаться. Историю Аня любила, 15-летней школьницей в 1936 году она на каникулах побывала в Москве. Девочку не интересовали ни театры, ни экскурсии – ее целью было побывать на могиле русского историка Василия Осиповича Ключевского. Анна целенаправленно отправилась на поиски. Купив букетик цветов, пошла к Донскому монастырю, вход туда был запрещен и охранялся, со школьницей и разговаривать не хотели. Но она сумела убедить молодого солдатика, что ей очень нужно попасть на могилу историка, и в итоге после долгих переговоров он ее пропустил на кладбище, и она смогла положить цветы на могилу Ключевского.

Но светлой мечте моей героини сбыться не удалось, более того, вся жизнь молодой девушки трагически изменилась. Я вновь обращаюсь к рассказу Анны Васильевны:

«Переехали мы в город Обоянь Курской области, потому что у наших знакомых была там свободная квартира. И маме предлагали работу, А мне десятый класс нужно было заканчивать… но там была школа только восьмилетка».

Поэтому знакомые по великому блату сделали им прописку в Воронеже. Аня окончила десятый класс и поступила в Воронежский химико-технологический техникум на технолога сахароварения. Анна Васильевна с сожалением вспоминает об этом:

«Против своего желания пошла в техникум и то, как говорят, по великому блату. Это, конечно, не институт истории, где я собиралась изучать царские указы, но и это, можно сказать, была удача, потому что нашу прописку, пограничную, первой группы, перечеркнули в паспорте. И я не имела права быть прописанной ни в столицах, ни в областных, ни в республиканских центрах. А Воронеж - то областной город. Вот что значат знакомства, мне помогли, сделали временную прописку, там проучилась год, и началась война».

Анна приехала к матери и бабушке в Обоянь - старинный городок, через который когда-то царица Екатерина ехала в Крым.

16 ноября 1941 года в город вошли немецкие части. На съемной квартире Крикун расположились солдаты. Женщины перебрались жить на кухню. Пока была возможность, девушку от тяжелой работы и от отправки в Германию прятали. Потом квартальный староста и адвокат, который помогал их семье, сказал, что больше не может скрывать от работ молодую девушку. И Анну стали посылать на разные работы. Но самое страшное: в Германию могли отправить в любое время. Летом 1942 года она попала на земляные работы – рыли окопы. Однажды была срочная работа - после бомбежки дорога из Обояни на Курск была разбита бомбами и вся зияла воронками. Надо было их засыпать. Девушку с лопатой в руках заметила проезжающая мимо школьная подруга – дочка директора школы. Она подошла к конвоиру, и попросила, чтобы тот разрешил Ане подойти и сказала ей: "Нам нужна переводчица. Я работаю у военного советника (если перевести на наше время - у мэра, а тогда был военный советник, майор). Ты же грамотно по- немецки пишешь, хорошо владеешь языком. Приходи вечером после работы». Назвала адрес, по которому вечером, после рабочего дня, Анна пошла. Я слушала и восхищалась: до каких мелочей Анна Васильевна помнит события и, казалось бы, несущественные мелочи:

«А у майора этого была собачка, маленькая. И вот, оказывается, эта собачка была с большим характером. Ну, а я этого не знала, села на диване, жду, а собачка легла рядом и голову мне на колени положила. Вот так сидим, ждем хозяина. Пришел советник, посмотрел, и воскликнул: "Что это такое? Ты что, Рата, пошла к чужому человеку?! Значит, этот человек хороший, раз собака привязалась к тебе - приходи завтра. Так я стала у него переводчицей работать».

Анна Васильевна работала у советника переводчицей и выполняла всякую техническую работу. Вся документация, которая поступала на русском языке к советнику, должна была переводиться на немецкий язык. А в подчинении советника были больницы, школы, транспорт, торговля, банк. В общем, все городское хозяйство. А если от советника исходили какие-то распоряжения на немецком языке, значит, нужно было это с немецкого на русский переводить. Каждый документ готовился на подпись в двух экземплярах.

За работу давали оккупационные рейхсмарки и буханку хлеба на неделю. Эта работа и спасала от голода всю семью. В советском понимании работа Крикун считалась изменой Родине. Сама Анна Васильевна на вопрос журналистки Виктории Ивлевой:

«А Вам не казалось, что вы делаете что – то плохое?»

ответила так:

«Плохо делал тот, кто ходил немцам стучать. Мы же были обычные люди, все во время оккупации где – то работали – разве это измена? Плохо делал тот, кто по немецкому приказу людей на центральной площади вешал, немцы ведь сами этим не занимались, полицаи у них наши вешателями работали…»

Репрессии

Город Обоянь советские войска освободили 18 февраля 1943 года, семь месяцев Анна проработала переводчиком, а 22 февраля ее пригласили в местный агитпункт. Кто-то из военных даже пошутил: «Все – замок закрылся», это было гражданское помещение. В нем сначала Анна Крикун была одна. Потом, когда в нем собралось до сотни человек, этапом погнали на Курск. Гнали только ночью, днем люди в каком-то хлеву переспали, а ночью погнали вновь. Ночью, потому что русские женщины, работавшие на немцев, считались вроде как «немецкими овчарками». А прятали их, опасаясь, чтобы солдаты воюющие не расстреляли. Поместили в Большую Екатерининскую тюрьму в Курске, рассчитанную на две с половиной тысячи заключенных. Когда Анна Васильевна в нее попала, там уже было шестнадцать тысяч человек. Представляете, сколько «врагов народа» оказалось на оккупированной территории и как быстро (всего за несколько дней) органы НКВД выявили этих врагов после освобождения города.

Маму Анны Васильевны тоже арестовали через два дня. Она в паспортном столе три месяца работала. Жить-то надо! Отправили их вместе без суда, как говорится, и следствия, не предъявив никакого обвинения, в вятские лагеря.

Бабушка осталась одна. Как она доживала, Анна Васильевна не знает. Ездила в Обоянь, но тех, кто помогал бабушке продавать вещи, оставшиеся от дочери и внучки, и тех, кто ее похоронил в 1948 году, Крикун не нашла. И на кладбище в город Обоянь она ездила в 1973 году, когда получила реабилитацию - хотела посмотреть, отдать дань памяти, но не нашла могилы, а спрашивать было некого. Тех, кто хоронил, кто знал – не было уже в живых.

Был первый день Пасхи 1943года, когда в Вятлаг приехала следственная группа из Москвы. На пустом месте быстренько барак построили ( лес был кругом, было из чего строить). Специально для ведения следствия и допросов смастерили. Помнит Анна Васильевна, что комнатки маленькие были, вызывали туда на допрос и на следствие.

«А на мне преступления нет никакого, но у меня, как говорится, и отец, и отчим были врагами народа, ну не может быть, чтобы я ничем не вредила Советской власти» рассказывала Анна Васильевна.

Следователи никак не могли поверить, что никому не мстила эта молодая девушка, просто быть такого не могло; в их понимании она - член семьи изменника Родины, да к тому же не состояла ни в пионерах, ни в комсомоле. Но изменника Родины из девушки сделать не удалось, и ее осудили заочно особым совещанием (ОС) по статье 7.35 - "социально опасный элемент", дали пять лет ссылки. Приложение 1

Маме Анны «повезло» меньше, ей вменили измену Родине и дали десять лет лагерей, которые она отбыла полностью. Ссылка Анне выпала неподалеку - в Коми АССР. В поселке Корткерос. Сначала работала на лесозаготовках, потом на трикотажной фабрике. Ссыльных в то время в Коми было настолько много, что этому коренные жители даже не удивлялись и более того теснились, предоставляя им жилье. Анна снимала угол в избе. Каждый месяц необходимо было отмечаться у коменданта. Из поселка уходить куда- либо запрещалось, да и куда было бежать – по одну сторону вековая тайга, по другую сторону - необъятная тундра; идти в любую сторону - неминуемая гибель. Одежды у Анны не осталось совсем. Та, которая была взята из дома, износилась до дыр. Юбка была одна, вечером девушка ее стирала, а утром невысохшую натягивала на себя. Так и ходила на работу. Спасала комендантша – сама была из сосланных. У неё на складе хранились вещи умерших поселенцев, и она разрешала брать совсем никчемные. Так у Анны появилась кое-какая одежда. И прошедшая все круги ада Анна Васильевна говорит:

«Скажу так: в этом смысле лагерь легче, чем ссылка, там все дают, а здесь самому приходится выкручиваться».

И вот случилась новая беда:  4 ноября 1945 года  Анну Крикун  вновь арестовывают, отправляют в город  Сыктывкар. Это 60 километров от того места, где она отбывала ссылку. Погнали пешочком. Туфельки она  обмотала кусками сукна, потому что они были тканевые и совсем разваливались. Купить новую обувь было не на что, за работу гроши получали. В Сыктывкарской тюрьме следствие велось с пристрастием, Гущин (даже фамилию следователя Анна запомнила) Николай Николаевич допрашивал ее, подписала Анна Васильевна всё, что он хотел. Зачем же вы подписали? – спросила я: 

«Потому что он меня 17 суток держал без сна. Вечером отбой – а мне отдают команду, собирайтесь, везут на улицу Кирова, 38. А утречком привозят - уже подъем. Днем по распорядку нельзя во внутренней тюрьме спать. И в воскресенье думала хоть немного посплю, с ног уже валилась - а он и в воскресенье не дал покоя. А у меня были волосы до пояса, я уже не могла их расчесывать. Голова болела. В банный день, привели нас мыться, я говорю парикмахеру:
- Срежь волосы!
А он отвечает:
- Так я не могу срезать, только под машинку.
Я говорю:
- Давай под машинку, а то я не знаю, что будет, у меня колтун образовался.
Он и снял мне волосы под ноль. Ну, а ночью, когда на допрос вызвали, косынкой повязалась. Следователь спрашивает:
- Почему в косынке?
Отвечаю:
- Я волосы сняла.
- Почему?
- А голова страшно болела, расчесывать не могла, колтун будет.
- А вы не могли мне сказать, чтобы я позвонил во внутреннюю тюрьму, чтобы вам разрешили несколько часов днем спать?
-А вы что - этого не знали?»

Потом была очная ставка с одним немцем, спецпереселенцем, он был выслан с семьей в Коми с Поволжья, работал в ОРСе, Анна его ребенку костюмчик связала, за это прикармливали ее вечерами. Немец заявил, что ему передали список, и в списке Анна Васильевна Крикун числилась немецким агентом в английской разведке. Наговорил немец на молодую девушку, не вспомнил, что услугу оказала, когда ребенка одеть было не во что; сдал, спасая свою жизнь. 6 февраля 1946 года вызвали Анну из камеры, зачитали приговор, в котором говорилось, что она осуждена на 15 лет с отбыванием срока на каторге. Осуждена А.В. Крикун была военным трибуналом войск НКВД СССР строительства Северо – Печорской железнодорожной магистрали; ее признали виновной в преступлениях по ст. 58 – 1а (измена Родине), 58 – 10, ч.2 (антисоветская агитация в военное время) УК РСФСР. Вот так государство из молодой девчонки сделало опасного государственного преступника.

1 марта 1946 года Анна прибыла в Воркуту. Здесь было много работ чисто «женского» характера: отсыпка дорог, укладка рельсов и шпал, работа в шахте. Прибыли на пересылку. После санобработки начался медосмотр. Определялась трудовая категория. Девушке определили ТФТ – тяжелый физический труд - и сразу распределили на шахту номер два. Отношение было как к самым злостным преступникам, изменникам Родины, фашистским гадам и отправляли на самые тяжелые и опасные работы. Дали каторжанский номер Ю - 683. Вот тут-то Анна Васильевна узнала, что впредь у нее не будет ни имени, ни фамилии, и у других женщин не будет, а будут их различать по номерам. Каторжанки к тому же еще и собственноручно должны были себя заклеймить: на одежде вырезать три прямоугольные дырки и нашить на эти места прямоугольные тряпицы со своим номером: на шапке, на спине и на правом колене.

В шахте Крикун проработала три с половиной года. На работу водили из зоны, где заключенные жили в бараках. Зону и шахту разделял коридор из колючей проволоки. Зона была разделена на две части в одной женщины – каторжанки, в другой заключенные мужчины, а еще был закуток в зоне с тремя бараками, где содержались роженицы и зэчки с младенцами. А жили так: в бараке сплошные нары в два этажа, никаких постельных принадлежностей, тюремный режим. Анна Васильевна работала в бригаде, которая состояла из мастера, бурильщика, двух крепильщиков, двух коногонов, люкового, взрывника и 3-4 женщин на навалке угля. Смена в шахте длилась 8 часов, менялись прямо в шахте. Анна Васильевна вспоминает, что было очень тяжело, а еще и после смены нет возможности помыться и переодеться, баня на зоне была, но не для заключенных. Мужчинам было еще тяжелее, у них не было даже сменной одежды, и после смены в шахте они в этой же одежде вались на нары до следующей смены. А выходной день у каторжан был только один раз в месяц.

Очень тепло Анна Васильевна рассказывает о начальнике Андрее Петровиче Кореневе, который принял шахту, когда Крикун на ней проработала какое - то время, так что ей было с чем сравнить. Первым делом новый начальник сделал женскую баню, и подневольные шахтерки могли после смены помыться, правда, жидкого мыла давали всего черпачок на месяц, но ничего, приспособились мыться глиной. И умудрялись даже белье ей постирать. Всем заключенным выдали постельные принадлежности. Коренев считал заключенных за людей. Был требователен, но справедлив. За хорошую работу поощрял рубашками, отрезами ткани и хлопчатобумажными костюмами. Улучшил питание, за выполнение плана поощрял пирогами. Правда, пирогом это назвать было трудно: выпеченный из черной муки корж, сверху помазанный вареньем. Доставалось такого пирога по маленькому кусочку. Но для голодных людей это, несомненно, было огромной радостью. Много невольных шахтеров гибло в забоях, да это и понятно, ведь новичков, отправляя в шахту, ничему не учили.

Почему женщинам этого лагеря досталась тяжелая доля: отмывать от крови мужской лагерь на Мульде, на котором произошло восстание и последующая расправа в 1948 году, никому неизвестно. Об этом событии рассказывает не только Анна Васильевна, но и Елена Владимировна Маркова в своих Воркутинских заметках. Кстати, каторжный номер Марковой был
Е – 105. Ужасающие факты я прочитала в ее книге: «Часто происходили массовые расстрелы. В каторжных лагерях разрешался не только единичный отстрел, но и массовые уничтожения каторжан. В марте 1946 года на ОЛПе № 2 были расстреляны девять прибалтов. Их окровавленные трупы были выставлены напоказ с надписью: «Собакам собачья смерть». Буквы были написаны на фанере кровью. В конце 40-х произошел массовый расстрел на Мульде «за восстание». Расстреляли весь мужской лагерь. Когда наш женский этап пригнали в опустевший ОЛП, мы вошли в бараки, стены и полы которых были залиты кровью и забрызганы человеческим мозгами…»
Под впечатлением увиденного Е. Маркова написала стихотворение, которое называется «Мертвый ОЛП».

В мужском лагере на Мульде произошло восстание. После расстрела восставших туда пригнали женский этап.

Нас пригнали этапом. Зона странно молчала.
Нас пригнали на Мульду, а лагерь был пуст…
Тишина нас пугала, тишина угрожала
И предчувствием тяжким теснила нам грудь.

Мы вошли и застыли… Там на стенах бараков,
Пятна свежие крови и выстрелов след…
На полу и на нарах – всюду страшные знаки,
Темно – красные знаки окровавленных тел….

Что же было на Мульде, в черной горестной тундре?
Кто расскажет-опишет самосудный расстрел?
Сколько душ погубили в дальнем ОЛПе на Мульде?
Кто ответит – заплатит за такой беспредел?

Нас пригнали на Мульду. Зона тяжко молчала…
Нас пригнали этапом, а лагерь был пуст.
Тишина нас пугала, тишина угрожала,
И дыхание смерти не давало уснуть…

Была я в сентябре этого года на Мульде в составе краеведческой экспедиции. Ходили мы по местам бывших ОЛПов, их там было несколько, и никак не смогли определить, в каком именно было восстание. Пообещала Анна Васильевна следующим летом съездить на эти места и показать лагерь, где молодой еще девушкой скоблила кровь со стен.

Досталось потрудиться моей героине и на отсыпке дорог. Во второй половине 1949 года ее отправили работать на карьер. Это небольшой лагерь, который даже на карте был не отмечен - 14-й километр по Западному кольцу. Приложение 2

И опять в этом лагере находились одни женщины. Лагерное отделение было маленьким и находилось у ручья Безымянка. Женщины – каторжанки работали в карьере они лопатами нагружали гравий в самосвалы. А те везли этот гравий к шахте № 18 и отсыпали автомобильную дорогу. Труд был тяжелым – целый день в любую погоду лопатой бросать на высокий кузов машины тяжелый, мокрый песок и гравий, а плохо работать было нельзя, можно было попасть в БУР (барак усиленного режима) или получить дополнительный срок по ст. 58 п. 14 за саботаж.

Эту же работу выполняла Анна Васильевна, но уже в лагере на Мульде, в который ее перевели сразу после лаготделения на 14 километре. На ту Мульду, где она отмывала с другими невольницами мужской лагерь после расстрела. Сначала всю зиму была в верхнем лагере, который назывался Верхняя Мульда. Воды в нем не было вообще. Специальная бригада каждый день работала на добыче воды. Целый день пилили снежные бруски и топили снег в котлах. Эта вода шла и на приготовление пищи, и на все хозяйственные нужды. А весной когда снег стал таять, а Анна Васильевна в шутку сказала: «Выпили весь снег», женщин перевели в ОЛП на нижней Мульде – ближе к воде.

После Мульды отправили А.В. Крикун на этап, тут она уже «пошла по Коми»: сначала в Кожву направили, там поработала на лесорейде. Потом в совхоз "Новый бор" - на сенокосе была. Потом в Лемью на лесоповал. В 1950 году Анна Васильевна получила письмо от матери. Ее судьба Анну очень сильно волновала, ведь они расстались еще в Вятских лагерях. И Анна Васильевна не знала, что с ней, жива ли? Мама писала дочери из Мордовских лагерей. Вызвал Крикун оперуполномоченный и задал вопрос: «Почему не пишешь матери?» Анна ответила, что ничего о ней не знает. Тогда и вручил ей опер письмо от самого дорогого человека. А утром уже ушел ответ от дочери в мордовские лагеря. Так Анна Васильевна узнала, что мать жива, появился лучик надежды на встречу.

А 17 апреля 1952 года ее и подругу по несчастью Машу Гаслер отправили обратно в Воркуту, но уже в Речной лагерь. А что это за лагерь поясняет Михаил Борисович Рогачев председатель Республиканского фонда Покаяние: «В соответствии с постановлением Совета Министров СССР № 416 – 159сс от 21 февраля 1948 г. в СССР были организованы особые лагеря со строгим режимом для содержания особо опасных государственных преступников. В августе 1948 г. на базе Воркутлага был организован Особый лагерь №6 или Речной ИТЛ. В него были переведены воркутинские каторжане, наряду со всеми, кто был осужден по «политической» 58-й статье УК РСФСР. Каторжные и особые лагеря отличались особо строгим режимом. По существу это был режим уничтожения, не оставлявший заключенным никакой надежды на выживание».

Пригнали Анну Васильевну на второй кирпичный завод. В Лагерное отделение № 7-а почтовый ящик 223/33-Р. Еще одно название было у этого лагеря «Безымянка».

Все тот же безымянный ручей, который пересекает воркутинский район, ведь на 14 километре лагерь стоял тоже на нем. Находился ОЛП в 500 метрах от завода ниже по течению реки Воркута. Заключенные лагерного отделения обслуживали глиняный карьер, и работали на кирпичном заводе. Начальником лагеря был И.Н. Корнеев. Лагерь этот был организован 09.12 1949 года и предназначался для военнопленных. Были там немцы, румыны, поляки, американцы и граждане других стран. Вновь обращаюсь к воспоминаниям Елены Владимировны Марковой, которая встречалась с пленными на «Безымянке». Читая эти воспоминания, можно составить представление об этом лагере: «Зимой 1950 г. на седьмом году своего срока я попала на кирпичный завод № 2, в лагерном быту известный как «Второй кирпичный». Вначале работала на заводе, затем – медсестрой в санчасти.

В нашем лагере ходили слухи, что на противоположном берегу реки Воркуты находится ОЛП Безымянный, где содержатся в строгой изоляции немецкие офицеры высокого ранга, осужденные как военные преступники. Немцы, как и другие иностранцы, находились в различных воркутинских лагерях, но здесь речь шла о специализированном лагере. Кое - что об этих немцах мы узнали, потому что они строили подвесную дорогу для подачи сырья на «Второй кирпичный». Еще Елена Владимировна описывает, что ей удалось побывать в лагере, когда там еще содержались иностранцы. Она была медсестрой, и ее отправляли брать анализы у больных в этот ОЛП. Маркова отмечает, что в зоне был идеальный порядок и даже были клумбы с цветами. В 1950 – 51 годах военнопленных из Воркуты вывезли. И этот лагерь «Безымянка» стал женским каторжным лагерем. Именно сюда попала Анна Васильевна в 1952 году. Лагерь, по всей видимости, был небольшим, это я узнала у историка Н.А. Морозова. Списочный состав на 1 марта 1952 года в нем был 232 человека. Было всего два барака, размером 30 Х 8 метров. В них находилось от 120 до 180 женщин. Жизненного пространства на одну душу было 1,1 кв. метр.

Когда я начинала эту работу, не думала, что мне посчастливится, и я прочитаю книгу Екатерины Матвеевой «История одной зэчки и других з/к, з/к, а также некоторых вольняшек». Именно в этой художественной книге я нашла подтверждение рассказу Анны Васильевны о втором кирпичном заводе и каторжном лагере при нем: «…те же бараки, собаки, предзонники с вышками и даже вахта с пропускными воротами точь-в-точь та же. Проект один. Разница была только в названии, этот назывался «Кирпичный завод № 2» Потом она узнала, что кирпичных заводов в Воркуте два, и находились там одни женщины, осужденные «за политику». Из этой же книги я узнала о нормах отпуска хлеба при выполнении задания на 100%:

1. Бригады кирпичного завода.
   а) Горячие цеха (посадка и разгрузка гофманских печей, формовка, откатка) – 0,7 кг.
   б) Бучильный цех, конвейер, погрузка автомашин, разнорабочие – 0,6 кг.
2. Рабочие бригады за зоной.
   а) Подъемка ж/д путей, продбаза, разгрузка угля, леса, балласта.
   Разное. – 0,6 кг.
3. Зона.
   а) Обслуга. (пищеблок, баня – прачечная, санчасть, пр. службы быта). В том числе работающий интруд – 0,5 кг.
   При невыполнении нормы – штрафные – 0,4 кг.
   Бур, карцер – 0,3 кг.

Хочется отметить, что по этому произведению Матвеевой НТВ в 2007 году снимали художественный фильм. Режиссер и съемочная группа приезжали в Воркуту специально затем, чтобы Анна Васильевна проконсультировала их о всех нюансах лагерной жизни. комментарий автора

Кроме хлеба утром давали кашу – «размазню», а на обед - похлебку. Что собой представляло это блюдо? В воде плавает турнепс, чаще всего мороженый, порезанный кусочками, добавлена соленая (но от долгого лежания ржавая) хамса – вот и весь суп.

Самое интересное то, что в официальном документе Н.А. Морозова я прочитала, что начальником этого лагеря был Корнеев И.Н. В своей книге Матвеева тоже называет начальника майора Корнеева. Только кличка у него среди зэчек была «Черный ужас», хотя Анна Васильевна о нем отзывается хорошо. У А.В. Крикун я узнала, что такое гофманские печи, ведь за работу у них давалась самая большая пайка хлеба: «Гофманка - это адская работа. Обожженный кирпич вынимался из печей еще раскаленным, рукавицы прожигались до дыр. Ядовитый угарный газ и шлаковая пыль забивались в легкие, не давала дышать. Каждые десять минут мокрым от пота, облепленным золой людям приходилось выскакивать на снег. Грязь въедалась в кожу рук и лица, забивалась в волосы. Спасибо нужно сказать тем пленным немцам, которые строили этот кирпичный завод и гофманские печи, они предусмотрительно построили душ с горячей водой. И если удавалось, можно было по-быстрому сполоснуться и кое-как смыть с себя грязь».

Гибли каторжанки от заболеваний, от нелепых случайностей, от халатности конвоиров и охранников. О страшных случаях на кирпичном я узнала от своей собеседницы. Массовая гибель на расчистке железнодорожных путей, потому что охранники решили покуражиться над женщинами и заранее не увели их с путей. Гибель нескольких десятков женщин, возвращавшихся с земляных работ на грузовике и попавших вместе с машиной под поезд. С особенной грустью Анна Васильевна вспоминает подругу – Галю Тыщук, утонувшую в реке Воркута в июле 1954г. И ведь только по случайности Крикун не оказалась рядом с Галиной. Устала сильно после ночной смены и не пошла купаться с десятью девушками, получившими пропуск на реку - поощрение за ударный труд. Галя Тыщук с купания не вернулась. Я обратилась к председателю Воркутинского общества «Мемориал» Александру Васильевичу Калмыкову с просьбой помочь узнать хоть что-нибудь о Галине Тыщук. И Александр Васильевич дал мне следующие сведения: Выписка из учетной карточки, форма 2.

Тыщук Галина Афанасьевна 1925 года рождения. Место рождения с. Халонив, Волынской области, Гороховского района. Национальность: украинка; партийность – б/п; Место работы – студентка педучилища; Кем арестована – УНКГБ Волынской области; категория преступления – украинский националист; осуждена ВТ в /НКВД Волынской области в 1945 году статья 54 – 1-а; срок 10 лет и п/п 5 лет. Прибыла в Воркутлаг в ЛО – 8 07.02.1951года. Переведена в ЛО – 7 11.11 1951года. Когда и куда выбыла: умерла 20.7.1954 года. Вот и опять официальный документ подтвердил слова Анны Васильевны. А еще А.В. Крикун рассказала, что сам лагерь находился на бугре, воду возили с реки, и подъем был таким высоким, что лошади не могли на него подняться, и бочки с водой возили на быках. Зато женщины таскали железные тачки с сырой, тяжелой глиной и сил у них на это хватало.

Я пробовала приподнять такую тачку – она стоит у нас в школьном краеведческом музее. Поднять ее, даже пустую, у меня получилось с трудом. Смотрю на фотографию Анны Васильевны, когда она еще была каторжанкой и работала на кирпичном, и диву даюсь: тонкая и хрупкая, как же она выжила, не надорвалась на таких тяжелых работах? После смерти Галины Тыщук поставили Крикун вести наряды, была нормировщиком. Помогло то, что она была грамотной и умела считать. Потом ее еще «повысили» каторжной должности – стала нарядчиком на «Безымянке.

После смерти Сталина режим в каторжном лагере ослабили: разрешили снять ненавистные номера, отменили «котлы» (перестали разделять нормы питания). Хлеб выкладывали в столовой на подносы, и брать его можно было сколько хочешь. Разрешили переписку между лагерями. Разрешили отправлять деньги родственникам. Анна несколько раз отправляла матери и письма, и деньги.

Труд, конечно, на кирпичном заводе оставался таким же тяжелым, но появилась надежда.

Мама Анны Васильевны, освободившись раньше, приехала к дочери. Жила в переделанном из казармы общежитии за зоной. В 1954 году Анна Васильевна была освобождена по амнистии. Но опять столкнулась с несправедливостью. Судили Крикун по двум статьям: 58 п. 1-а – как гражданская измена Родине и 58 п. 10 ч.2 – «агитация против советской власти». Органы одну статью засчитали за амнистию, а вторую засчитали как конец срока, и пришлось Анне Васильевне по этой – второй статье отбывать наказание – 5 лет поражение в правах. Это когда в паспорте написано «положение – пустота», и никуда из Воркуты выехать нельзя. На выборах голосовать тоже запрещено. И вот уже на свободе, уже не за колючей проволокой, а прав никаких. Справку об освобождении Крикун подписал начальник лаготделения № 22 Ковпак, сын прославленного партизанского командира С.А. Ковпака.

Это сладкое слово «Свобода»

Освободившись, Анна Васильевна сразу вышла замуж. С будущим мужем познакомилась, еще находясь в заключении. Он работал на шахте. По национальности Аманов Таукель был казах.

В Воркуте оказался после войны совершенно по нелепым обстоятельствам: Таукель войну отвоевал. Берлин брал, потом была Прага. После подавления мятежа в Чехословакии его дивизию вывели на переформирование в Белоруссию, город Слуцк. Аманову уже проговорили о том, что будут рекомендовать его на партийную работу. Биография позволяла : комсомолец, на войне был разведчиком, закончил с отличием Ленинградское военное училище имени Жданова. А в Слуцке, когда на переформировании стояли, решили отметить какое-то событие. Организовали застолье, выпили. У Аманова со старшим лейтенантом за медсестру спор зашел, казах - человек горячий, выхватил пистолет, а оружие возьми и выстрели. Убил он старшего лейтенанта. И попал в заключение в Воркуту. Еще два брата у Туакеля были. Старший, капитан, погиб, второй брат воевал в Панфиловской дивизии и тоже погиб, он один остался. После освобождения Анны Васильевны стали жить молодые на поселке Строительном, был такой при шахте № 17. Сначала товарищ Туакеля угол в своей комнате им выделил. Потом дали им комнатку. Это дало возможность взять к себе маму. Оба работали на шахте. Прожили несколько лет, а детей нет. Решил казах по своим законам вторую жену взять. А Анна Васильевна не согласилась быть даже первой. Разошлись без споров и выяснения отношений, и уехал Аманов на Родину. Осталась моя героиня жить с мамой.

Проработала Анна Васильевна на 17 шахте 15 лет и один месяц. Начинала с рабочей путей на участке ВШТ, потом лебедчицей на строительстве вспомогательного ствола шахты. Трудилась ламповщицей. Работала и экономистом, и старшей табельщицей.

В ее трудовой книжке на страничках поощрения и награждения нет свободного места: 1960 год – объявлена благодарность; 1961 год - 4 раза поощрялась грамотами и ценными подарками; 1962 год – За хорошую работу объявлена благодарность в честь дня 8-е Марта; 1963 год – За хорошую работу награждена ценным подарком; 1964 год - За достижение высоких показателей в работе поместить на Доску почета шахты. И так каждый год. Так трудился человек, пораженный в правах, как преступник Родины. На благо ее, Родины,и трудился. С одной стороны, скажем, справа – плохой, а уже, если посмотреть слева – хороший. Приложение 3

В 1973 году ушла А.В. Крикун на пенсию. В этом же году получила заказным письмом скромный листочек, на котором Военная Коллегия Верховного Суда Союза ССР известила ее, что состава преступления не было, и она реабилитирована. Приложение 4

А куда же деть истерзанные годы? Лучшие годы ее молодости? Куда деть те надежды, которым так и не удалось сбыться? Государство по прошествии времени вспомнило о ратном труде бывшей каторжанки, ее наградили тремя юбилейными медалями : к 50-летию Победы в Великой Отечественной войне, к 60-летию и 65-летию. Засчитали ее каторжный труд – как вклад в Великую Победу. Также в 1991 году наградили Анну Васильевну памятным знаком «Ветеран Воркуты». А в 1997 году присвоили звание «Ветеран труда». Приложение 5

Уйдя с шахты, Анна Васильевна ухаживала за мамой, здоровье которой сдало от непосильного труда лагерей. Занималась рукоделием – вязала теплые вещи. В 1981 году мамы у Анны Васильевны не стало.

У памяти в долгу

В 1989 году Анна Васильевна прочитала в городской газете «Заполярье» о том, что в Воркуте создано движение «У памяти в долгу». Основателем его был Дмитрий Ильич Мумалайшвили. Первым ответственным секретарем был Юнитер Роберт Дмитриевич (Роман Митин) – журналист, хранитель исторической памяти Воркуты. Потом это движение переросло в воркутинское общество «Мемориал». Сначала Крикун стала скромно заходить туда, располагалось оно в маленьком помещении на улице Горняков. Познакомилась с замечательными людьми, такими же пострадавшими от собственного государства, как и
она сама. А в 1990 году предложила свою помощь в ведении делопроизводства. И добросовестно, совершенно бескорыстно отработала на этой общественной работе 11 лет:

И Анна Васильевна не чувствовала себя одинокой – она была нужна, необходима своим соратникам по каторге, которые чем-то были слабее ее:
кто -здоровьем, кто - духом. Хотелось быть кому-то нужной. Именно это привело ее в
воркутинский «Мемориал». Несколько лет она была ответственным секретарем общества и аккуратно в дни приема появлялась в «Мемориале», садилась за стол и несла службу от имени всех бывших узников ГУЛАГа. И это была очень хлопотная обязанность: нужно помнить, у кого день рождения, кого нужно помянуть, кого подбодрить» Много добрых дел сделала Анна Васильевна, работая в «Мемориале»: писала надзорные жалобы о пересмотре дел бывших узников Воркутлага – более 500 человек восстановили свое доброе имя.

Ушла она из «Мемориала» тихо, сославшись на проблемы со здоровьем, но причиной стало то, что общество начали раздирать распри – стали делить общество на самих репрессированных и на детей репрессированных. Анна Васильевна считала, что этого делать было нельзя – нельзя разорвать память на половинки. Ушла она, но не забыли в «Мемориале» ее, и мемориальцы дружно поздравили Анну Васильевну с 80-летним юбилеем: собрались те, кто стоял у истоков этого движения.

Заключение

Сидит рядом со мной пожилая женщина – бабушка – в 2012 году ей исполнится 90 лет. Как же низко нужно поклониться ей за то, что выжила, выстояла, не обозлилась на весь окружающий мир. Столько пользы принесла и государству, которое растоптало ее молодость и мечты, и
окружающим ее людям, сохраняя и передавая страшные страницы истории моей и моих сверстников страны. Пример ее жизни - это пример чувства собственного достоинства, толерантности, прощения, но не забвения.

Закончить свою работу мне хочется словами Виктории Ивлевой – Йорк – фотожурналистки «Новой газеты» г. Москва:

«Руки у нее, несмотря на десять лет таскания вагонетки с углем, удивительные. Пальцы тонкие, трепетные, не коснулись их ни подагра, ни артриты. Узкие запястья пергаментная, почти прозрачная кожа. Память в ее почти девяносто такая, какой практически не бывает. Помнит все, что происходило много лет назад, в деталях, а некоторые вещи – чуть не по минутам. Десять лет и вагонетки не были ее выбором. Родина так решила, посчитав, что она ее, Родину, то есть, предала. Родина же, убив отца, расстреляв отчима, выгнав ее из дома и родного города и запретив учиться там, где хотелось, всего-навсего выполняла суровый пролетарский долг.»

Литература и источники:

1. Коми Республиканский мартиролог жертв массовых политических репрессий «Покаяние» т. 1 Коми книжное издательство 1998 
2. Коми Республиканский мартиролог жертв массовых политических репрессий «Покаяние» т. 2 Коми книжное издательство 1999
3. Е. Матвеева «История одной зэчки и других з/к, з/к, а также некоторых вольняшек» Москва ТОО «ШиК» 1993
4. Е.В. Маркова «Воркутинские заметки каторжанки «Е-105» Приложение к мартирологу «Покаяние» выпуск 3 Сыктывкар 2005
5. «Высокие широты» Воркута литературная 1931 – 2007 Воркута 2007
6. Морозов Н.А. «Особые лагеря МВД СССР в Коми АССР 1948 – 1954 годы» Сыктывкар 2005
7. Новая газета, спецвыпуск «Правда ГУЛАГа» от 05.03.2011г.
8. «Заключенные лагерей Воркутинского региона». Центр КАРТА, Варшава. 2001, с. 708-711